ЭХО НОЧНОГО ВЫСТРЕЛА

Печать
PDF

Наша газета в рубрике «Уроки истории» продолжает публикацию отрывков из книги полковника запаса Владимира Слабуки «В исключительных обстоятельствах» (Москва, издательство «Граница», 2015).

Он является автором нескольких книг об истории органов безопасности Камчатки, о неизвестных страницах прошлого нашего края.

Изданные Владимиром Викентьевичем документальные очерки часто основываются на источниках, ранее недоступных широкому кругу исследователей.

Автора отличает хороший литературный язык в изложении событий давно минувших дней. О них Владимир Слабука старается рассказывать без мажорной и минорной ретуши, считая, что для нашего объективного понимания прошлого «обеление» истории еще губительнее, чем ее очернение.

Редакция «Вестей»

ЭХО НОЧНОГО ВЫСТРЕЛА

В одной из пьес позднего советского периода, все до­стоинства которой сводились к попытке драматурга эзоповым языком ругнуть современные власти, все же содержалась одна замечательная мысль. Автор пьесы взял на себя смелость утверждать, что иногда совершить подвиг гораздо легче, чем оставаться просто порядочным человеком.

Согласен с драматургом. Если не брать в расчет принятые сов­ременным обществом размытые представления о порядочности, то часто верность принципам уже представляется подвигом. Особенно когда речь идет о нашем Отечестве второй половины 1930-х годов. Тогда ситуацию в стране, и особенно в органах государственной безопасности, с полным основанием можно назвать исключительными обстоятельствами, которым посвящена эта книга. Те чудовищные, мерзостные времена рождали своих героев и подлецов...

Оглушительным эхом отозвался в самых отдаленных уголках Камчатки и Чукотки, составлявших в те годы единую территориально-административную единицу СССР, негромкий выстрел из нагана, раздавшийся в Петропавловске на улице Советской поздним вечером 21 сентября 1938 года. Застрелился начальник Камчатского областного управления (КОУ) НКВД капитан госбезопасности Николай Михайлович Давыдов.

О чем он думал, о чем размышлял в безмолвии ночной квартиры, пропахшей кожей хромовых сапог и портупеи да еще невыветриваемым табачным запахом «Казбека» (популярная в Советском Союзе марка папирос), можно только предполагать. На взвинченного недобрыми предчувствиями Давыдова давила оглушительная тишина решительно замолчавшего телефона. С утра не раздалось ни одного звонка. Телефон красноречивой немотой не просто говорил, а кричал о том, что знакомым и подчиненным Давыдова уже известно о выданной ему «черной метке»...

За несколько месяцев пребывания на Камчатке начальник КОУ НКВД особенно близко сойтись ни с кем не успел. Кабинет своего предшественника комбрига Александра Петровича Льва, к тому времени уже расстрелянного в Хабаровске, Давыдов занял в апреле 1938 года. С новым руководителем КОУ, прибывшим на Камчатку с неограниченными полномочиями карать, но без права миловать, местное начальство старательно заигрывало. Давыдову чрезвычайно импонировало, что первый секретарь обкома Василий Иванович Кутейников, а также недавно назначенный директор АКО Порфирий Николаевич Притыко, олицетворявшие политическую и хозяйственную власть на территории огромного региона, настойчиво добивались его расположения.

К своему исключительному положению Давыдов привык еще в Уссурийской области, где несколько месяцев временно возглавлял местное управление НКВД. Но там обидная приставка «врио» и близость краевого руководства мешали ему в полной мере ощутить сладость неограниченной власти. Иное дело Камчатка. На полуострове более могущественного начальника, чем Давыдов, не существовало.

В Петропавловске Кутейников, Давыдов и Притыко все чаще собирались за столом с обильными закусками и выпивкой, выезжали на охоту, рыбалку и пикники. Впрочем, поскольку последнее слово в широкий лексический оборот тогда еще не вошло, пьяные прогулки на природу именовали «выездами». Не исключено, что все трое предчувствовали близкие трагические зигзаги своих судеб, а потому торопились урвать от жизни максимум радостей и удовольствий.

Притыко, как и Давыдов, на Камчатке оказался недавно. Ему, подобно другим начальникам АКО, уже покинувшим место гендиректора акционерного общества, покровительствовал человек, близкий к И.В. Сталину, – секретарь ЦК ВКП(б) и одновременно нарком пищевой промышленности СССР Анастас Иванович Микоян.

Это неоднократно подчеркивал Кутейников в частных и официальных беседах: «Товарищ Микоян указывает нам на создание благоприятных условий товарищу Притыко как новому работнику Камчатки». Впрочем, нового начальника АКО Притыко, как и его предшественника, покровительство Анастаса Ивановича от репрессий не оградило.

Частые пьяные выезды на природу главных камчатских начальников летом 1938 года стали основной темой местных сплетен. Известны слова Давыдова, сказанные водителю обкомовского ЗИС-101 после того, как тот отказался ехать по ужасной таежной дороге: «Чего машину беречь, не вечно жить будем». Эту фразу уже после самоубийства начальника КОУ те немногие люди, которые могли вспомнить о Давыдове хотя бы  с каплей теплоты, сочтут предчувствием судьбы. Поводов же для ожидания трагической развязки у Николая Михайловича имелось достаточно.

У чекистов того периода выбор был невелик и трагичен. Они либо становились послушным и активным инструментом репрессий, либо оказывались их жертвами. Но первый вариант не исключал второго. Именно чекисты чаще, чем представители

каких-либо других социальных групп, подвергались арестам.

Свыше 22 тысяч сотрудников органов безопасности СССР в конце 1930-х годов стали жертвами политических репрессий – это более половины численности оперативного состава, предусмотренного штатом ГУГБ в середине 1937 года.

Во время судебного заседания Н.И. Ежов сказал: «Я почистил чекистов, но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил...»

К чисткам Ежова следует добавить чистки Г.Г. Ягоды, Л.П. Берии…

Служба в органах безопасности в те годы походила на прогулку по минному полю.

Давыдов безоговорочно выбрал первый путь. Собственно говоря, альтернативы у капитана госбезопасности не существовало.

В марте 1938 года его направили на Камчатку как «карающий бич», как «железную метлу», призванную вычистить местный чекистский аппарат и контрреволюционный элемент полуострова.

Давыдов старался как мог. Ночи не проходило, чтобы в тюрьме КОУ НКВД не появлялись новые «постояльцы».

Из-за того что внутренняя тюрьма НКВД оказалась переполненной, арестованных начали размещать на гауптвахте пограничного отряда. Следствие велось стремительно, однако же документы для вынесения приговоров направлялись в Хабаровск. Иногда этот процесс затягивался более чем на год. Арестованным приходилось в ужасных условиях переполненных камер месяцами ждать своей судьбы без всякой надежды на помилование.

Аресты проводились не только среди партийных, советских работников, хозяйственников, простых обывателей, имевших неосторожность поделиться с соседями «крамольными» мыслями. Самая жесткая чистка развернулась среди чекистов и пограничников. Большинство сотрудников Камчатского областного управления НКВД и пограничного отряда, служивших под началом комбрига А.П. Льва (до августа 1937 года начальник КОУ являлся одновременно и начальником 50-го Камчатского морского пограничного отряда. – Авт.), подверглись репрессиям.

Усиленно собирали компромат и на начальника пограничного отряда полковника Михаила Николаевича Шишкарева. Но подчиненные уважали своего командира за грамотность, принципиальность и прекрасные человеческие качества. Никто не согласился оклеветать начальника отряда.

Уцелевшим сотрудникам Камчатского областного управления НКВД прежнего состава выказывали откровенное недоверие. Чекистов стали делить на «новых» и «старых». Дело шло к тому, что последних вскоре не должно было остаться вовсе. Им доверяли самые грязные дела.

Давыдов требовал арестов все новых и новых «врагов народа». Можно предположить, что подобные указания спускали ему сверху, равно как гласные и негласные директивы о силовых методах воздействия на арестованных.

Подследственных жестоко избивали, допросы длились несколько суток кряду. В качестве меры силового давления использовались наручники, жестко зафиксированные на руках арестованных. Их не снимали по нескольку часов. Такие наручники вызывали некроз тканей и, как следствие, – жгучую боль и реальную угрозу потери конечностей.

Гражданам, прошедшим в КОУ через жернова пыток и психологического давления, становилось безразлично, в агенты каких разведок их запишут, в каких диверсиях и контрреволюционных деяниях обвинят. Некоторые ждали смерти как избавления.

Чуть позже, в конце 1938 года, с назначением наркомом внутренних дел Л.П. Берии, такие методы следствия получат даже специальный термин – «липование», – производное от слова «липа», которым еще наши далекие предки считали необходимым прикрывать более определенное понятие – обман.

И все-таки, несмотря ни на что, среди арестованных находились камчатские чекисты и пограничники, имевшие силы сопротивляться. Они не позволяли себе (в угоду зыбким надеждам на собственное спасение) оговаривать других. Стойкость и мужество, проявленные во время следствия, некоторым из них открыли путь на свободу. Но ценой их оправдательных приговоров стали подорванное здоровье, разрушенные семьи, загубленные судьбы...

Нам не дано знать, мучила ли в бреду ночей, когда пьяное забытье уступало место трезвому осознанию ужасающей реальности, совесть Николая Давыдова или его тревожила только собственная судьба. Но хочется верить, что русский человек, 37 лет от роду, не мог не задумываться, во имя чего он обрекает невинных людей на смерть или отправляет на долгие сроки, а то и навсегда в исправительные лагеря. Объективности ради следует отметить, что сам Давыдов в пытках не участвовал.

Возможно, он просто хотел пережить сволочные времена. Не удалось.

Деятельностью его, похоже, в Хабаровске и Москве остались недовольны. Во всяком случае уже в июне 1938 года нарком НКВД СССР Н.И. Ежов подписал приказ о назначении начальником Камчатского областного управления НКВД недавно переведенного из партийных органов на чекистскую работу капитана госбезопасности Александра Петровича Клейменова, который в то время в составе бригады 11-го отдела ГУГБ НКВД СССР находился в командировке во Владивостоке. Однако это назначение по какой-то причине Клейменова не устроило. Он срочно вернулся в Москву и добился приема у Н.И. Ежова. Клейменову удалось убедить наркома отменить приказ с официальной формулировкой «по семейным обстоятельствам».

Тогда Давыдов устоял, но радость его длилась недолго. Вскоре Николай Михайлович с ужасом узнал, что полпред НКВД по Дальневосточному краю комиссар госбезопасности 3 ранга Генрих Самойлович Люшков, по прямому распоряжению которого Давыдов выехал на Камчатку и карательные инструкции которого он старательно исполнял, 14 июня 1938 года нелегально перешел в Приморье советско-маньчжурскую границу и сдался властям марионеточного государства Маньчжоу-Го.

Сегодня существует несколько точек зрения на причины, заставившие известного чекиста бежать в Маньчжурию. Имеет право на жизнь и версия, согласно которой переход Люшкова через границу являлся тщательно продуманной в Кремле и на Лубянке операцией. В ее пользу говорит и тот факт, что Г.С. Люшкова в 1945 году  уничтожили сами японцы.

После перехода границы чекист раскрыл генштабу Страны восходящего солнца только тех советских закордонных разведчиков, которых самураи к тому времени уже нейтрализовали, а также агентов-двойников. Судя по всему, не сдал комиссар госбезопасности Люшков и Рихарда Зорге – со­трудника Главного разведывательного управления Красной Армии, работавшего в Японии под псевдонимом Рамзай.

О существовании советского резидента в Токио Генрих Люшков знал. Связь с Рамзаем поддерживалась через расположенную в Посьете радиостанцию НКВД особого назначения, деятельность которой непосредственно курировал сбежавший комиссар госбезопасности.

Г. Люшков передал японцам также преувеличенные сведения о частях и соединениях Красной Армии. Эти данные на самом деле в значительной степени превышали реальные силы РККА на Дальнем Востоке, что заставило генералитет Страны восходящего солнца с большей осторожностью действовать в отношении северного соседа.

Относительно истинных причин, побудивших Генриха Люшкова перебежать в Маньчжурию, Николай Давыдов, разумеется, знать не мог. Получив известие о побеге полпреда НКВД, он испугался. Последовавшие вскоре события подтвердили опасения Давыдова.

В чекистских органах Дальнего Востока началась очередная чистка. Не осталась в стороне от этого и Камчатка. В пришедшей в начале сентября 1938 года шифровке Давыдова известили о том, что в Петропавловск первым же пароходом направляется группа чекистов во главе со старшим лейтенантом госбезопасности Владимиром Ивановичем Ивановым и его помощником Столяровым.

Цели направленной на полуостров оперативной бригады для Давыдова тайны не составляли. Еще совсем недавно такую же миссию возлагали и на него.

Первая же встреча с Ивановым подтвердила самые худшие опасения начальника КОУ. Ареста Давыдов дожидаться не стал.

Поздним вечером 21 сентября он приставил наган к виску...

Дрожащим пальцем надавил на курок...  В последний момент ствол соскользнул в сторону...

Николай Давыдов еще долго оставался в сознании. Скончался он на следующий день. Его самоубийство официально назвали «вредительским актом врага».

Хоронили бывшего начальника КОУ под покровом сумерек за чертой городского кладбища. Вскоре о его могиле забыли...

А Иванов и его бригада принялись «искоренять» последствия «вражеской античекистской деятельности Давыдова». К счастью, со значительно меньшим размахом и остервенением. Нескольких сотрудников арестовали и оставили в Петропавловске, других отправили в Хабаровск. Почти месяц они томились в ожидании парохода, пытаясь лечить депрессию неумеренным потреблением спиртного.

Иванов изъял у следователей пресловутые наручники. Однако ситуация с пытками и фальсифицированием уголовных дел изменилась мало. Хотя поначалу казалось, что есть надежды на большую объективность в поисках «врагов народа».

На оперативном совещании, проходившем вскоре после самоубийства Давыдова, В.И. Иванов отметил, что еще в Хабаровске он знакомился с частью уголовных дел, присланных в краевой центр камчатскими чекистами, и убедился в том, что они «липа» от начала до конца. Подозрения Иванова укрепила его беседа с находившимся в Хабаровске сотрудником КОУ Ноздрачевым.

Участники оперативного совещания ожидали, что после такого вступления новый начальник потребует отказаться от пыток во время следствия и свернуть необоснованные репрессии... Но прозвучало совсем другое, привычное: «Врагов били и будем бить».

На последующих совещаниях В.И. Иванов конкретизировал «новую методику»: «Бить можно, но только с моего разрешения».

Признаться, многих сотрудников такие установки вполне устраивали, Значительная часть чекистов, особенно молодых, пришедших в 1937–1938 годах на смену расстрелянным и отправленным в лагеря опытным сотрудникам, даже не представляли, что имеются другие формы и методы агентурно-следственной работы.

Интересно в этом отношении выступление на партсобрании молодого оперуполномоченного К.Н. Торсова: «Я оперативный работник молодой, еще меньше партийный стаж. Впервые я соприкоснулся с оперативной работой в Западно-Сибирском крае в 1937 году. В свете решений ЦК и СНК от 17 ноября 1938 года работа, которую проводил я, является антипартийной работой, где также имело место «липование», и я, по своей неопытности, считал это правильным.

По приезде на Камчатку я также встретился с неправильными методами следствия, а в особенности, с приездом врага Давыдова неправильные методы ведения следствия – избиения, «липование» – применялись и лично мной».

Областному партийному комитету стало известно высказывание еще одного молодого сотрудника КОУ Савинова, вскоре арестованного за изуверские методы следствия: «Лучше пожертвовать 99 честными коммунистами, нежели оставить одного врага в партии». Да и сам В.И. Иванов во время службы на Камчатке почти в анекдотичной форме признавался: «Да, я приложил руку к отдельным лицам, но эти фигуры являлись провокаторами».

Впоследствии бывший сослуживец В.И. Иванова по Амурской области, начальник следственной части КОУ А.К. Григорьев поделился с камчатскими коллегами одним фактом из недавней биографии нового начальника Камчатского управления.

Во время службы в Благовещенске В.И. Иванова привлекали к суду якобы за избиение подследственного. Впрочем, суд Владимира Ивановича оправдал...

К осени 1938 года ситуация в стране стала меняться. Раскрученный маховик репрессий Москва начала притормаживать. Все уголовные дела, скроенные камчатскими чекистами в октябре 1938 года по устоявшимся лекалам, вернулись из судебных и внесудебных органов в КОУ для доработки. Никто не ожидал появления 17 ноября того же года постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия».

Было очевидно, что инициатива в разработке документа принадлежала самому И.В. Сталину. Постановление ставило вне закона, во всяком случае де-юре, прежние методы ведения следствия, обеспечивавшие бесперебойное функционирование конвейера репрессий.

О работе в новых условиях – с максимальным соблюдением существующих правовых норм – партком КОУ по указанию сверху провел партийное собрание. Оно проходило бурно и долго – три дня, с 10 по 12 декабря 1938 года. На нем, как водится, «горячо и всем сердцем» поддерживали решения партии и правительства, мужественно каялись в прошлых грехах, клеймили позором подрывную деятельность разоблаченных врагов народа Александра Льва и Николая Давыдова, призывали к усилению борьбы с право- троцкистами и прочим контрреволюционным элементом. Тут же было объявлено о возбуждении уголовного дела за пытки и фальсификацию уголовных дел в отношении оперуполномоченного B.C. Сорокина. Назывались фамилии и других сотрудников, чья следственная и агентурная работа, мягко говоря, не укладывалась в русло новых требований. Собрание не было формальным. Раз­говор шел очень острый. И все-таки тогда чекисты рассказали далеко не обо всем. Значительную часть сотрудников полуправда устраивала. Но оказалось, что далеко не всех.

20 января 1939 года на заседании парткома один из его членов оперуполномоченный сержант госбезопасности Павел Яковлевич Новиков выступил с заявлением, что пытки, «липование» уголовных дел, аресты невиновных граждан продолжаются и при новом руководстве КОУ. Назвал чекист  фамилии избитых и, по его мнению, незаконно арестованных граждан – Афанасьева, Маган, Ткачева, Чернышова, Кальченко, Осиюка, Ельбо, Пичугина, Катаева и других. Как следовало из этого заявления, не стоял в стороне от пыток и «липования» уголовных дел и сам Владимир Иванович Иванов.

Заявление Новикова вынесли на повестку дня очередного партийного собрания, состоявшегося 26 января 1939 года. На нем, кроме сотрудников КОУ, присутствовали Сергей Николаевич Николин, сменивший недавно на посту первого секретаря Камчатского обкома ВКП(б) Василия Кутейникова, и специально прилетевший по этому поводу представитель Хабаровского УНКВД майор госбезопасности Красильников. Собрание вновь оказалось длительным и еще более эмоциональным. На нем присутствовали практически все оперативные сотрудники управления – 19 членов ВКП(б) и 5 кандидатов в члены партии.

Иванов пытался провести партийное собрание по собственной режиссуре. Вначале выступали сотрудники, которые всецело поддерживали начальника управления, не забывая почти в каждом предложении вспоминать об историческом постановлении ЦК ВКП(б) и СНК. Казалось, этими пустопорожними фразами разговор и ограничится и в завершение партийного собрания примут резолюцию, обвиняющую товарища Новикова в политической близорукости. Но не прошло и часа, как настрой партсобрания радикально изменился.

Оказалось, что сторонников у Новикова, к его искреннему удивлению, значительно больше, нежели он мог ожидать. Его поддержали А. К. Григорьев, И. И. Шутылев, Р. Н. Попов и другие. Все они прекрасно понимали, чем может обернуться для них откровенное выступление на партсобрании, но, видимо, чекистам уже настолько опостылело то неправедное дело, одними из главных действующих сил которого они, волей случая и руководства страны, стали, что сотрудники оказались готовы рискнуть собственной  головой.

Поддержал Новикова и секретарь обкома С.Н. Николин: «Мне известны дела НКВД, и вот, когда просматриваешь то или другое дело, то выглядит оно настолько примитивно, кустарно, что не чувствуется глубокого вскрытия контрреволюционной, подрывной шпионской деятельности. Дела проводятся поверхностно, отсутствуют показания свидетелей, очные ставки, а главное, не чувствуется той глубокой агентурно-следственной работы, на которую указывают исторические решения ЦК и СНК от 17 ноября 1938 года...

Работники УГБ должны набраться мужества по-партийному рассказать о своих античекистских поступках, раз и навсегда покончить с ними, и это собрание должно покончить навсегда с теми извращениями, которые имели место в агентурно-следственной работе.

После данного собрания необходимо еще раз посмотреть каждому оперативному работнику свои дела с тем, чтобы был положен конец античекистской практике, которая имела место в КОУ НКВД. После данного собрания никаких оправданий быть не может и за малейшее нарушение указаний партии и Советского правительства будем строго наказывать».

Сосредоточенное молчание, повисшее в помещении, где проходило партийное собрание, ясно говорило, что выступление секретаря обкома угнетающе подействовало на сотрудников. Обстановку сосредоточенных раздумий поспешил разрядить представитель краевого управления майор Красильников: «В ноябре 1938 года в Хабаровск прибыл новый начальник Управления НКВД Никишов, который перед отъездом имел беседу с товарищем Берия.

Он поставил перед ним задачу выправить работу в аппарате НКВД в соответствии с постановлением ЦК и СНК от 17 ноября 1938 года, и те товарищи, которые поймут это и перестроятся в работе, устранят имевшие место извращения в следственной работе, не будут наказаны и останутся работать в органах НКВД».

Такими выводами завершилось партийное собрание.

Вскоре В.И. Иванова перевели со значительным понижением на новое место службы, а затем и вовсе уволили из органов НКВД, но работа чекистов в формате двойных стандартов продолжалась. В оперативных коллективах царила убийственная психологическая обстановка, главной отличительной чертой которой являлось недоверие всех и каждого друг к другу. К этому следует добавить низкий образовательный и культурный уровень значительной части сотрудников.

Начальник внутренней тюрьмы Камчатского управления Немкевич, отчитываясь перед коммунистами об успехах в партийной учебе и повышении культурного уровня, не без стыда признавался, что за три года из-за максимальной служебной загруженности он лишь однажды сумел сходить в кино, а «от усталости у него болит голова и он не может читать». Этот пример позволяет сделать определенные выводы.

Вполне естественно, что сложная нравственная ситуация в чекистских коллективах не позволяла добиться высоких оперативных результатов, снижала морально-психологическую устойчивость сотрудников. И практических подтверждений тому хватало.

Вскоре после проведенного 26 января 1939 года партийного собрания руководство КОУ для выполнения важного оперативного задания направило в Усть-Большерецк группу из трех чекистов. Возглавил ее Столяров. Кроме него, в группу вошли И.И. Шутылев и секретарь парткома управления А.Б. Полоумов. Состав, как видим, солидный. Сохранивший пока за собой должность начальника КОУ В.И. Иванов не сомневался, что поставленные задачи сотрудники выполнят. В дорогу чекисты отправились на собачьих упряжках.

Когда 2 апреля 1939 года секретарь обкома Николин попросил Иванова срочно зайти к нему в кабинет, начальник КОУ даже не предполагал, что речь пойдет о его сотрудниках, командированных в Усть-Большерецк. Владимир Иванович настраивался на неформальную беседу, но Николин против обыкновения встретил его сухо. После короткого рукопожатия секретарь обкома сразу перешел к делу. Протянув два листка бумаги, он произнес, как показалось Иванову, с плохо скрываемым злорадством: «Посмотри-ка, что твои орлы вытворяют».

На стол перед начальником областного управления НКВД лег милицейский протокол. То, что документ изначально попал в руки секретаря обкома, а не Иванову, которому в те годы подчинялась и милиция, говорило о многом.

Владимир Иванович, вытерев о диагоналевые галифе внезапно вспотевшие руки, начал читать. Из милицейского протокола следовало, что Столяров, Шутылев и Полоумов всю дорогу до Усть-Большерецка пьянствовали. Останавливаясь в селах на ночевки, надирались так, что самостоятельно не могли добраться до мест, где квартировали. И местные жители доставляли тела бесчувственных чекистов до квартир. А пока сотрудники НКВД еще могли перемещаться на собственных ногах, они в поисках любви заглядывали в дома вдов и солдаток. В пути между чекистами случилось несколько драк, с видимыми следами которых на лицах они и появились в Усть-Большерецке.

В районном центре все трое остановились в квартире местного сотрудника НКВД, где, учинив пьянку, опрокинули на пол горящую свечу, после чего половина населения поселка тушила вспыхнувший пожар.

До беседы с секретарем обкома Иванов ничего об этих событиях не знал и верить в них не хотел. Прочитав милицейский протокол, чекист решительно заявил:

«Это провокация, товарищ Николин!»

«Я предполагал такой ответ, поэтому распорядился приготовить самолет. С утра вылетаем в Усть-Большерецк», – закончил разговор секретарь обкома.

При разбирательстве на месте сведения милицейского протокола подтвердились. Всех «отличившихся» сурово наказали.

Подобные инциденты в той обстановке, в какой чекисты вели работу, имели свои причины: психика человека не в состоянии выдерживать чудовищные стрессы и постоянные сомнения, наступит ли для него завтрашний день...

А до начала Второй мировой войны оставалось всего несколько месяцев.

И что удивительно: пережив репрессии 1930-х годов советские органы безопасности сумели в конечном итоге переиграть гитлеровские и японские спецслужбы, успешно противостоять разведке и контрразведке наших союзников по антигитлеровской коалиции – Англии и США.

Это настоящий исторический подвиг, и перед ним мы, зная обо всех объективных и субъективных трудностях, с которыми столкнулись чекисты того периода, склоняем головы.

Велика заслуга чекистов и пограничников и в сохранении российского суверенитета над целым рядом отдаленных отечественных территорий.

������.������� PR-CY.ru


Backstage at the Rockettes' Radio City Christmas Spectacular Sagan Rose : "This is our reindeer costume, which is how we start the show. This is the only costume that we get in our dressing rooms upstairs. All of these bells are hand-applied — everything is so custom, they do an amazing job for us. The leggings have an ombré effect. It's the smallest details that make the biggest difference." Raley Zofko: "It goes all the way down into our custom-designed LaDuca reindeer boot to look like a hoof of the reindeer. But our favorite part of this costume is our antlers. And — surprise surprise, I'm giving away a little story — they light up at the end [of the number], and we control that. We have a button that we press on a specific count, to specific music, on a specific step." Rose, left, and Zofko. pre bonded hairRacked: How much works goes into fitting each costume to each girl? Sagan Rose: "We start rehearsals at the end of September, and we usually have our fittings a couple weeks before that. But the costume shop is working tirelessly all year. They're so good about it, even if it's the littlest thing — they want to make it so custom and nice for us, because we do spend so much time in them and have so many shows. They want to make sure that we're comfortable. I've been doing the show for eight years now, so they keep my costumes for me year after year. But, you know, things change, bodies change. And if I ever come back and need alterations, it's very easy." Raley Zofko: "And stuff happens throughout the season because we're moving. We're athletes in our costumes. If something unravels, they instantly fix it either during the show or after the show. Everybody is just so on it and professional, and it's what makes the show run smoother." Sagan Rose

: "This is my personal favorite. I just feel kinda sassy, like a cliché Rockette. I t's all about the legs — the numbers starts just from our feet to the top of our skirts showing. So that's the focus of this costume. This is pretty close to the original version when they started the 12 Days of Christmas number here, which I want to say was about 10 years ago. It's so pretty with the lights and the colors and everybody in line together. So they really haven't had to change much." Raley Zofko: "The mesh is different because everyone's skin tone is different, so the wardrobe and costume department custom-dye it. And then we have our head pieces that we have to pin on, and then we do a bunch of head turns to make sure that those are bobby-pinned...after our seven and a half-minute minute tap number, we do kicks, which is pretty exhausting. Our show shoes actually have this battery-packed mic that goes in between the heel." Sagan Rose: "So all the taps are live. We get notes that are like, 'Make sure the heel sound on count is clearer, or sharper, or faster, or together.'" Racked: You'll go out in costume a lot for charity and publicity. Where are some of the fun places you go? remy hair extensionsRaley Zofko: "I got to do the New York Presbyterian children's hospitals last year and it was so wonderful to talk to the children that just need some holiday cheer and love. We literally had a dance party with them, so we danced with all of the kids in our costumes and they were looking at us like, 'Oh my gosh!'" Sagan Rose: "I think it's always fun to do the Macy's Day Thanksgiving Parade. That's when I first saw the Rockettes. I'm from Kentucky, and my grandmother brought my family up to New York when I was little and I was like, 'I want to do that one day.' The parade is a fun place to be in costume because it's a tradition to have us there, and you feel like it's a really big honor." Raley Zofko: "I have friends and family that come up just for the parade. I'm from Alabama, and they fly all the way up to sit in the stands to cheer on the Rockettes." Raley Zofko : "'Soldiers' is my favorite number because it's been in the show since its inception. I feel like I am part of history when I put this costume on. W e have the jacket, we have the pants, and we have the two and a half foot-high soldier hat.

Sagan Rose: "Liza Minnelli's father [Vincent] designed this, and he choreographed the number. And we do the same choreography, wear the same costume. It's really cool because you can see that Raley and I are not the same height — she is closer to the center because she's a taller girl, and I am on the very very end of the line. And when we line up we all want to seem that we are the same height, so they custom-make these jackets and pants to your height. My jacket might be a little shorter than hers so that everything matches in line." Raley Zofko: "These pants are foam pants. Because back in the day, when I started the show, they starched-pressed the pants. They stood up on their own — those were very intense." Sagan Rose: "You walk a little straighter, a little stiffer, and it's easier to perform the 'Parade of the Wooden Soldier' routine with the costume like that. And then we have our tap shoes and these round little fabric cheeks that we put on. We go through about 30,000 of those in a Christmas season. Some girls tape them to their cheeks, but I do Vaseline, because my cheeks are sensitive to the tape." Raley Zofko : "We actually get notes if our solider hat isn't straight up and down. What we do is we put their head up against the wall, so that it lines up so and the back of the hat is straight. If someone's hat is too tilted or too back, it could throw off the line completely. We'll get hat notes, like, 'Raley, your hat was a centimeter back!'" Racked: When you're going from a costume like '12 Days of Christmas' that's all about the legs to being completely covered up as a wooden soldier, what does that change in the way that you're dancing or the way that you're presenting yourself? Sagan Rose: "The costume department and the designers take into consideration what movement we're doing in each number. So I don't feel hindered because the movement is fit for this costume, and the costume is fit for the movement. In rehearsals, we rehearse for a month and a half without costumes, and you get used to that. Then you put on the costumes, and it changes the way you dance." Raley Zofko: "Along with what Sagan is saying, I feel like they take into consideration the simplicity of 'Soldiers' or the extravagance of '12 Days.' In 'Soldiers,' it's just about the formations and the history of the number, so they don't need that much movement. And '12 Days' is very in-your-face, and the costume is accordingly descriptive in that fashion." Raley Zofko : "This is the 78-second change that we were talking about. We have our dress and the coats — right here we have green stripes but there's also red stripes as well. There are so many pieces to it, and we have to get out of all of ['Soldiers'] and get to this, and it's just organized chaos." Sagan Rose: "But it's so organized that it's not chaos! Depending on where you are in the line, there's red and green dresses. This jacket has really simple snaps that really get us in and out, because the change is so fast getting into it and it's choreographed getting these off [on stage]. It could be a little stressful if it wasn't so easy. It's kind of fun because, you know, we're human, and there are wardrobe malfunctions. So if someone's having trouble getting out of their coat, because we do get sweaty and things stick to you... Raley Zofko: "We stand next to each other in this number, too. Which is so funny because I'm so tall and you're so..." perruques cheveux naturelsSagan Rose: "Short. You can say it." Raley Zofko: "You're not as tall as I am. We've had the 'take the jacket off!' emergencies where you're praying the girl behind you can hear you and help you remove it." Racked: Is this where these little guys belong, fastened on the jacket? Sagan Rose: "These are the earrings, and they're there for the changes. We put them on the collar just to make it easy. You know where everything is — I know where to reach for my earrings even when I'm not looking. This is my last step of getting dressed." Racked: Is there ever any issue with the heavy makeup? Are you ever getting something on and you just take your face off on your dress? Sagan Rose: "It happens. We're sweating, we're working hard, and it gets hot underneath those lights. So occasionally, there's white fur near our face and we do get makeup on them, but wardrobe can handle something like that in a snap and by the next show it's clean." Sagan Rose : "So we go from glamorous, sparkly, sassy

Rockettes to this." Raley Zofko: "This is such a crowd pleaser, actually. This is one of my favorite numbers to perform, too. We get to go through the audience this year, which is so cool because we're dancing and stepping all jolly and you get to look at an audience member right in the face and say 'So be good, for goodness sake!' And some of them are freaked out, and some of them love it. This costume is awesome." Sagan Rose: "Everyone thinks that this is a real fat suit, like padded fat. But it's not — it's like a harnessed wire inner tube. We fit right in there and there's no padding down here. Everyone is really surprised that we're all jumping with that. It's nice that there is freedom in this, because we are doing such big movements. It's not necessarily pressed up against our bodies, so we can still move and jump around." Raley Zofko: "The thing that I want to point out here is the wig department — because we kind of get a little messy in our number, they curl our hair and fix this after every performance to make our Santa beards look real and authentic." Racked: Tell us about the space we're in right now — there are a lot of costumes in here. Raley Zofko: "This is the nap space, and lots of changes happen back here. The ensembles are back here, the Rockettes are back here — this is the largest space that we have to change." Sagan Rose: "There can be anywhere from ten to forty [costume] people back here." Raley Zofko: "We have about ten costume changes, and that's just as much choreographed backstage as it is on stage." Racked: Are you just throwing things off and leaving them in a pile for people to handle so you can get back out there? Sagan Rose: "We each have a spot that one or two girls will go to, and there's one dresser to about two girls. We have amazing, amazing dressers. As soon as we come off stage, we're running, and we know exactly where we're going, we know who to look for. It's even choreographed how, if we're changing together, I'll do my earrings first and my dress second and my shoes third, and she'll do her shoes first and her dress second and her earrings third." Raley Zofko: "It's as organized as a [quick] costume change can be." perruques cheveuxRaley Zofko: "This was a newly designed costume by Greg Barnes in 2014. There used to be a rag doll dress that was longer and less form-fitting, and this is cinched at the waist and shorter. And we have the cutest red-and-white striped tights. And underneath that, we have our custom-designed bloomers that I absolutely adore." Sagan Rose: "I wish I could purchase them at a store — they're that cute." Raley Zofko: "We have our glasses, and we have our wigs. This is a wire material that fits right on top of your head." Sagan Rose: "And they are actually pretty light on our heads. We keep the wig caps [from 'Dancing Santas'] on for that." Raley Zofko: "And then we have our Mary Jane tap shoes, which are also miked." Sagan Rose: "We charge the '12 Days of Christmas' tap shoes and these tap shoes after each show, just to make sure." Raley Zofko: "It's so much fun to be a rag doll and get to dance and make funny faces at your friend and look at the audience and blow them kisses." Sagan Rose: "A lot of us come up on the pit of the stage so we are literally this close to the audience, and there will be little kids in the front being like 'Oh my gosh!' They don't know what is happening, their minds are blown, so it's fun to play with them." Racked: You two are seasoned pros at eight and nine years. Has anyone in this cast been around for longer?

Raley Zofko: "There are girls that have been doing it for 16 years that are still in the line!" Racked: Do you have a memory of a favorite show that was a little bit out of the ordinary? Raley Zofko: "There's a gold cast and a blue cast, and I just transitioned from the gold cast." Sagan Rose: "The blue cast is all the morning shows. while the gold cast is all the evening shows." Raley Zofko: "But the gold cast hasn't been doing opening night — this year, when I transitioned to the blue cast, I got to do opening night. That was literally spectacular because there is just such an energy on opening night that I've never felt before. I don't really get nervous anymore. I've done it a lot, and the show is very similar in the ways it changes [from year to year]. I focus on the changes so that I know exactly what to not mess up on, or try to not mess up on. But I've never felt that much energy, love, and support. We had the other cast in the theater watching us, too." lace front wigsSagan Rose: "It was the best crowd I've had in eight years. I felt like a rock star." Racked: What has it been like to perform on this huge world stage, and how is it different to perform elsewhere? Sagan Rose: "Well, to me, I feel like Radio City is my second home. I feel so comfortable on stage and I feel like we all have a bond, especially during the holidays, because a lot of us are from different places and don't have families here. I just feel so at home and so at peace on this stage. [But] when we do travel and perform outside, it's always a nice, different energy that you get." Raley Zofko: "It might be a little bit nerve-wracking in a different way, but it's just as exciting. It's just different — you can't really compare Radio City to outside venues because there's that sense of comfortability on this stage." Sagan Rose: "This is one of my favorites to wear — like '12 Days of Christmas,' the legs are highlighted. With this design, they really wanted to emphasize that every snowflake, like every Rockette, is different, but we come together to make a beautiful snowstorm. So there are six designs of this costume in six colors. All of these straps [on the top] are the biggest change."

Raley Zofko: "On my purple costume, I don't have any of these straps in the front at all. And then we have multiple cuffs and ribbons with rhinestones, and everything is covered in Swarovski crystals. Like what Sagan said, every Rockette is different, and every costume is different, and that's what they try to do with this design. And I think it's so gorgeous. On stage, it's beautiful — with the choreography in the mix, we're beautiful snowflakes dancing in a snowstorm." Sagan Rose: "Linda Haberman was the choreographer for this, and she really emphasized that she really wanted to bring our individual personalities to the stage and celebrate that. Because when you think of the Rockettes you think of a big group of women, but we all are different and have different personalities and different ways that we dance. So it's a really nice number to perform." Raley Zofko: "And then on our LaDuca shoes, the color is painted to match our tights, and the heels have Swarovski crystals on them." Sagan Rose: "This heel is different than our other ones, because it's about a half inch higher to continue the line of the leg. It's a leggy costume." cosplay wigsRacked: What advice would you give to Rockette hopefuls? Sagan Rose: "Taking ballet is very important for dancers, because if you have that good technique background, it will show in anything you do." Raley Zofko: "Tap is very important, too. All versions and styles of dance are important for Rockettes because we are proficient in all of it. I would say take as many classes as often as you can and focus on your technique." Sagan Rose: "And any job, especially in the performing arts industry, is so specific in what they need. So one year, they might need a tall girl, or they'll need a shortish girl for my spot. I think it's perseverance — If you have a goal, don't ever take no for an answer." Raley Zofko: "I would finish that off with dream big, and don't ever lose sight of your dreams. I'm from a small town in the very tip of Alabama and there's not very much dance and entertainment and theater down there. So when I first started dancing, I didn't necessarily know what was out there. And it was just once upon a time — Sagan said she saw the Rockettes at the Macy's Thanksgiving Day Parade and so did I — and I thought, 'That is glamorous, that is beautiful. They are dancing, and I dance.' And it just became a tiny little dream that grew into a big dream, and now it's my life. It's just so unbelievable that it actually came true."