25 Августа 2020

«Средь суеты и рутины бумажной в каждой судьбе возникает «Однажды…»

Однажды на качелях

Мой папа был младшим ребенком в семье, родился он в крупном селе, вырос в большом частном доме с огромным участком плодородной земли, на котором росло абсолютно все. Был приучен к труду, любил возиться на огороде и в саду, всегда ответственно относился к домашней живности. Бабушка держала курочек, гусей, индюшек и корову. Летом, вместо мальчишеских развлечений, работал пастухом. Когда пришло время выбирать профессию, папа, не раздумывая, решил стать ветеринарным врачом. Родители поддержали сына, единственным противником его выбора стала старшая сестра Люба. Она родилась на десять лет раньше папы, с юных лет считала, что село – не место для жизни, после окончания восьмилетки поступила в педагогический техникум крупного города, где после его окончания осталась жить и работать. Профессия ветеринарного врача была напрямую связана с деревенской жизнью, с таким дипломом в советское время было сложно найти работу в городе, значит, младший братик был «обречен» вернуться туда, где, по мнению сестры, невозможно было реализовать свои таланты. Хотя сама, кроме техникума, больше нигде не училась.

Молодой, загоревший, поджарый счастливый папа после окончания обучения в школе прибыл туда, где собирался реализовывать свои мечты. Хорошая подготовка, настойчивость и целеустремленность позволили папе без труда поступить в сельскохозяйственный институт. Учился он на отлично, жил в общежитии. Несмотря на то, что с сестрой теперь они жили в одном городе, виделись крайне редко. Будучи учителем младших классов, Люба поучала младшего брата, говорила, где и с кем общаться, о чем думать, какие строить планы. Охваченная партийными идеями, она читала лекции своему брату по научному коммунизму, чем сильно изматывала юношу, увлеченного только своей будущей профессией.

Летом папа возвращался домой, помогал родителям по хозяйству, собирал урожай в местном совхозе. Люба к родителям приезжала редко, их образ жизни презрительно называла батрацким, но с удовольствием брала с собой из села сыр, заготовки, домашнюю тушенку, овощи и фрукты.

После окончания вуза папа смог получить направление на работу в любимое село. Директор совхоза с радостью принял молодого специалиста и пообещал, что, как только папа обзаведется семьей, сразу предоставит квартиру. Ждать пришлось недолго.

Этим же летом в совхоз, где работал папа, на сбор овощей приехали студенты педагогического института. Среди множества красивых девчат он выбрал одну, которой вскоре сделал предложение стать его женой.

Мама родилась и выросла в городе, где учился отец, и вовсе не планировала переезжать в деревню, но любовь оказалась сильнее планов. После сдачи государственных экзаменов в университете молодые сыграли пышную свадьбу. Гуляли, как было принято в те времена, три дня. Столы ломились от еды, а горячительные напитки лились рекой. Гости пели и плясали, молодые целовались и не могли отвести глаз друг от друга. Единственный человек, который не обрадовался этому празднику, была тетя Люба. До сих пор у меня хранятся общие фотографии со свадьбы, где улыбались абсолютно все, кроме нее. Тетка считала мою маму деревенщиной. Разговоры о том, что мама городская, не приносили успеха, она рассуждала так: переехала из города жить в деревню, значит, деревня у нее внутри. На все расспросы мамы, за что ее невзлюбила золовка, папа отвечал, что Люба добрая в глубине души, но своеобразная, к ней просто нужно привыкнуть. В школе, где работала тетя Люба, ее очень ценили за принципиальность, регулярно вручали почетные грамоты, но она мечтала стать народным учителем СССР. Родители уважали свою дочь за ее успехи в труде, в личную жизнь не лезли. В большой родительской любви к своей дочери их «заподозрить» было трудно. Только к сыну они относились с особой любовью и теплом.

После свадьбы тетушка высказала все, что думала, обвинив родителей в мещанстве, потребовала убрать иконы из дома, брату бросила упрек за приземленные планы, глядя на маму, просто махнула рукой. Когда она уехала, все облегченно вздохнули. Жизнь пошла своим чередом…

Через несколько лет родилась я. Папе дали большой участок земли рядом с его родителями. Жить в квартире он не захотел и с помощью родни построил свой дом. Когда мне исполнилось два года, мы переехали в наш «дворец», так называли его мои родители. Еще через два года родилась сестра Даша. Все было, словно в прекрасном романе. Будни были как у всех, а выходные проходили, словно праздник. Мама готовила блинчики или оладушки, которые мы кушали с ароматным вишневым вареньем. Папа часто брал меня с собой на рыбалку. В поле мы собирали цветы для мамы, вечерами накрывали большой стол, чтобы поужинать с дедушкой и бабушкой. Иногда к нам в гости приезжала городская родня, привозила нам с Дашенькой модные в ту пору разноцветные японские платья с бабочками на груди, белые диковинные колготки с рисунком, босоножки из мягкого пластика, жвачку и конфеты.

Из писем, которые папа всегда читал вслух, мы узнали, что, приближаясь к сорокалетию, Люба все же вышла замуж за разведенного мужчину старше ее на восемь лет. У ее мужа от предыдущего брака осталась взрослая дочка двадцати восьми лет. Другим детям Ильи Степановича не суждено было родиться, поскольку тетя Люба оказалась бесплодной. Бабушка сильно расстроилась оттого, что дочь не пригласила ее на свадьбу и никогда не сможет ощутить радость материнства. Дедушка не произнес ни одного слова, только покачал головой.

Когда мне исполнилось шесть лет, а Даше четыре, папе дали путевку в пансионат. По дороге в место отдыха он решил заехать к сестре, поддержать ее и поздравить с законным браком. Но тетя Люба была не очень рада нас видеть. Как только мы вышли из вагона, она высказала претензию брату: «Зачем ты приехал со всем колхозом?» Всю дорогу до электрички мы молчали, зато тетя Люба разошлась не на шутку. Она язвила, что отец наплодил нищету, требовала объяснений, зачем была вторая беременность, тыча пальцем в Дашу, будто она вещь. Возмущалась политической обстановкой в стране и возможному приближающемуся перевороту. Ее агрессивные речи обжигали, будто огонь. Тетя Люба не производила впечатления женщины, отмеченной личной трагедией, связанной с бездетностью. Она больше напоминала митингующего на трибуне революционера. В электричке под «обстрел» попала кондукторша, которая скрюченными от подагры пальцами не сразу смогла оторвать билет для тети Любы, потом в поле зрения оказался юноша, не уступивший ей место. От крика, общего напряжения и невероятной духоты меня стало тошнить, казалось, мы никогда не доедем до своей остановки.

В доме тети Любы ждал приятный улыбчивый мужчина Илья Степанович. Он обнял нас с Дашей, вручил по леденцу на палочке и пригласил к столу. Увидев эту картину, тетя Люба завелась с новой силой, потому что сладости нельзя было давать детям до приема пищи, о чем ее супруг был предупрежден заранее. Илья Степанович виновато пожал плечами, попросил жену не ругаться, поскольку речь шла всего лишь о детях. Слова мужа ее окончательно взбесили. Посыпались обвинения в том, что он ни на что не способен, отвратительно воспитал свою дочь, попытался испортить и без того изуродованное деревенское невоспитанное отродье дурацкими поблажками. Тут вступился отец, он попросил успокоиться и перестать всех оскорблять. На что тетя Люба заявила, что она еще не начинала этого делать. Даша стала громко плакать, я прижалась к маме. Не отвечая на грубости, папа взял Дашу на руки, большой чемодан и сказал, что мы уходим. Вместо нескольких дней мы погостили около двадцати минут. Уже на улице нам в спину неслась ругань тети Любы. Стоя на лоджии, она кричала на весь двор, что мой отец неудачник, народивший таких же неудачников, которым не место в приличных домах.

Родители молча добрались до ближайшей гостиницы. Вечером обменялись дежурными фразами, только к утру в номере гостиницы появилось прежнее тепло и настроение отпуска. Через несколько дней мы отправились на вокзал, где встретили тетю Любу. Она широко улыбалась, в руках держала большой пакет. Обняв папу, тетя Люба сухо попросила прощения за свой вспыльчивый характер, вручила нам пакет с пирожками собственной выпечки и очень доброжелательно пожелала счастливого пути. Обескураженная мама не смогла произнести ни слова. Тетя Люба вслед махала платком, которым утирала крупные слезы, катившиеся по немолодым щекам.

Папа нежно погладил мою голову и сказал, что родню не выбирают. Маму поцеловал, извинился за сестру и попросил не злиться. Только Даше ничего не надо было объяснять, ей, как и несколько дней назад, было радостно оттого, что мы снова отправились в путешествие. На обратном пути папа не стал навещать сестру.

Это было последнее лето Советского Союза и времени, когда мы были все вместе. Тем же летом Даша умерла…

Трагедия случилась у нас во дворе. Мама с бабушкой возились с заготовками на зиму, нас отправили покататься на качелях, установленных на заднем дворе. Даша взяла с собой куклу и пыталась уложить ее спать, но по сценарию она никак не засыпала. Я предложила укачать куклу на качелях. Даша начала капризничать и попросила меня покачать ее вместе с куклой. Металлическая конструкция противно скрипела. Даша требовала раскачать ее сильнее, но держалась она одной рукой, поскольку второй прижимала к себе куклу. Вдруг Даша соскользнула с деревянного сиденья и шлепнулась на землю. Высота была небольшой, и я крикнула, чтобы она не вставала. Сестренка ослушалась, приподнялась, и качели ударили ее по голове.

Даша потеряла сознание. Мама бегом отнесла ее в местный фельдшерский пункт. Однако фельдшер, как оказалось, уехал по делам в город. Карета скорой помощи повезла Дашу с родителями в районный центр, где уже ничего не смогли сделать.

Когда родители вернулись, всем было понятно, что девочку не спасли. Я плакала несколько дней подряд, ведь мне казалось, что это я убила свою сестру. Смерть ребенка родители встретили очень достойно. Отец молчал и старался, как мог, нас с мамой утешить. Мама, оставаясь с отцом наедине, горько плакала. Но люди ее слез не видели. Вот только мои глубокие переживания и сильнейшая депрессия встревожили родителей. Они поили меня какими-то каплями и все время твердили, что это был несчастный случай. Для меня их слова были пустыми звуками, в душе навсегда появилось чувство вины. Слова поддержки и соболезнования пришли от всех родственников, кто-то приходил сам, кто-то прислал телеграммы. Лишь от тети Любы не было весточки.

Отец почти сразу спилил те злосчастные качели, но еще много лет я слышала их скрип и глухой удар. Мне часто снился один и тот же сон, в котором я могла спасти сестру, но, просыпаясь, понимала, что не успела. Я стала замкнутой и молчаливой. Моя бабушка старалась по-своему излечить меня от душевных терзаний. Она накрывала меня какой-то красивой тряпицей, прикасалась к моей голове и что-то шептала. Я не знаю, что она говорила, но после этого мне всегда почему-то хотелось плакать, а потом становилось немного легче.

Когда мне исполнилось десять лет, мы узнали, что муж тети Любы Илья Степанович умер. Соседи написали, что тетя Люба окончательно сходит с ума, ей нужна была помощь. Мы с мамой ехать наотрез отказалась, поэтому папа отправился в город один. Вместо нескольких недель, папа вернулся через три дня. Он рассказал, что Люба снова «на боевом посту», почти не плачет, боится, что дочь мужа будет претендовать на их общую квартиру. Папа познакомился с дочерью Ильи Степановича Марией, она была на несколько лет старше отца, произвела приятное впечатление. Умная, образованная женщина пыталась поддержать мачеху. Хотя Марии самой жилось несладко. Она вместе с Любой несколько лет ухаживала за отцом после инсульта. Моя тетка в свою очередь придумала целую историю про захват жилья со стороны падчерицы. Хотя знала, что Марии от своей матери досталась приличная квартира, она хорошо зарабатывала и претензий к имуществу отца не имела. Со спокойной совестью папа вернулся домой.

Время шло, боль от потери сестренки не утихла, но притупилась. Когда у нас в селе построили небольшую церковь, бабушка решила меня покрестить. Зайдя в помещение, я не знала, что делать и как себя вести. Старенький седой настоятель, к которому я обратилась за помощью, объяснил, что перед крещением нужно исповедаться. Мне было сложно откровенничать с совсем незнаковым человеком, но он смог найти такие слова, которые открыли мою душу. И вдруг из нее стала выходить «чернота». Когда случилась трагедия, я винила только себя, а теперь говорила такие гадости, что в смерти Даши я совсем не виновата, в ней виновны все: мама, которая отпустила без присмотра двух маленьких девочек на улицу, тетя Люба, проклявшая нас с рождения, отец, не приструнивший свою сумасшедшую сестру, бабушка и дедушка, родившие такую змею, как тетя Люба. Когда я замолчала, мне стало страшно от своих слов. Священник, выслушав меня, сказал, что обиды – не лучшие советчики в преодолении боли. Рассказал много библейских историй, в которых только любовь и вера стали спасением. Покаяние и прощение должно было принять мое сердце, мольба за душу сестренки и здоровье родных – стать главным занятием. Мне было сложно сразу принять слова батюшки, я пообещала подумать, но крещение решила отложить.

Годы учебы в школе пролетели быстро, и нужно было определиться с профессией. Папа осторожно начал разговор о моем переезде в город и временном проживании у тети Любы. Я мгновенно взвилась: одна только мысль о встрече с этим монстром вызывала в моей душе ярость. Вспыхнув как костер из сосновых веток, я начала кричать, но через минуту поняла, что своей реакцией напоминаю тетю Любу. Мне стало страшно, ведь подобное сходство показывало, что мы родня. Папа успокоил меня, сказал, что тетя Люба написала очень трогательное письмо, в котором рассказала, что стала участником религиозной организации, открывшей в ее сердце Бога. Братья и сестры по вере вылечили ее от потери мужа и научили любить все живое вокруг. Мама пообещала, если все будет плохо, поселит меня в общежитие. Я согласилась ехать только в сопровождении мамы. Попрощавшись с родными, мы отправились в путь.

Нас встретила «божий одуванчик» в сереньком платке, длинном платье, бабушка, в которой я еле узнала тетю Любу. Она напевала песенки и благодарила бога за наш приезд. Дома нас ждал ужин. Я заметила, что из квартиры исчезли телевизор и книги. Не было ни одной иконы. Тетя Люба объяснила, что информацию о происходящей жизни она получает только от главного брата ее религиозной организации. На общие нужды она отдает десять процентов пенсии, по выходным молится за всех сестер и братьев. Вечер прошел в благоприятной обстановке.

Через сутки начались претензии по поводу брюк, которые я носила. Мужскую одежду носить в ее доме было запрещено. Еще через сутки она потащила маму в молельный дом к своим, где яростно агитировала за вступление в организацию. Мама с трудом вырвалась из этой компании молодых людей, почему-то прекрасно говорящих на английском языке.

Перед последней сдачей экзамена мы решили прогуляться. Тетя Люба составила нам компанию. Когда мы сели в электричку, транспорт резко дернулся и молодой мужчина, не успев схватиться за поручень, случайно наступил ей на ногу. Вежливо извинился и отвернулся. Глаза тети Любы мгновенно наполнились кровью. Она кричала так, будто мужчина отрезал ее ногу. Никогда прежде я не слышала столько нецензурной брани и слов проклятья. Мужчина оторопел, попятился и выскочил явно не на своей остановке. Посмотрев друг на друга, мы с мамой поняли, что с квартиры тети Любы нужно съезжать.

Вскоре после отъезда мамы я поняла, как скучаю по своей семье и дому, по теплым рукам бабули, нежным словам папы, песням деда, блинчикам мамы. Мне снова стало стыдно и горько оттого, что я когда-то сказала священнику. Больно было всем, только я, вместо поиска мира в душе, стала превращаться в тетю Любу. Услышав звон колоколов на звоннице рядом с общежитием, я захотела сходить в храм. Такой красоты и света я не видела прежде. Теперь я была готова к новой жизни, которая началась со слов прощения перед своими близкими.

Тетя Люба, узнав адрес общежития, встретила меня на входе и предложила прийти в субботу к ней в гости поужинать. Сначала я отказалась, но, увидев одиночество в глазах своей тетушки, решила прийти. У тети Любы были гости: Мария, дочь покойного супруга, и Никита, его внук, о существовании которого я не подозревала. Высокий красивый парень лет двадцати был очень похож на своего деда. Мы сразу нашли общий язык. Никита предложил мне прогуляться во дворе. Уходящая осень дарила последнее тепло, мы решили им насладиться напоследок.

Я рассказала, что учусь в педагогическом университете, он удивленно ответил, что учится там же, только на третьем курсе. Я должна была получить диплом учителя русского языка и литературы, Никита – физики и математики. Мы посмеялись над совпадением и пообещали чаще встречаться в университете.

Учеба давалась очень сложно, но встречи с Никитой украшали мои будни. Даже ужины с тетей Любой проходили в веселой дружеской обстановке. Она гордилась тем, что мы выбрали самую нужную профессию, и мечтала увидеть на нас медаль «Народный учитель СССР». Мы смеялись, говорили, что таких наград больше нет, но для нее это было неважно. Она заявила, что отпишет квартиру тому, кто останется жить и работать в городе. Я улыбнулась и ответила, что мое место рядом с семьей, поэтому дарственную нужно оформить на Никиту. Молодой математик обещал переехать в Англию, чтобы учить детей русских эмигрантов, поэтому квартира в этом городе ему была не нужна. Тогда в разговор вступила Мария и заявила, что квартира тогда должна достаться ей. Мы смеялись, но к согласию так и не пришли…

Летом после первого года обучения я приехала домой и почти сразу покрестилась. Родители меня не узнали. Мой взгляд и мысли были совсем другими. Я попросила родителей помочь переклеить обои в комнате и сделать перестановку мебели. Затем рассказала о своей новой жизни, которую хочу прожить свободной от горя и стать счастливой. Родные слушали меня внимательно, но потом почти хором сказали: «Ну наконец-то ты влюбилась…» Мне показалось их суждение странным, ведь я говорила о другом, но мысленно думала о НЕМ.

Наш роман расцвел после летнего расставания. Но я понимала, что у нас совершенно разные цели, поэтому не питала иллюзий насчет долгого и счастливого будущего. Тем более о будущем мы никогда не говорили. Через три года Никита получил диплом, но, к моему удивлению, устроился работать в школу рядом с моим общежитием. На вопрос, а как же поездка в Англию, Никита ответил, что нуждается в опыте работы, чтобы получить хорошие рекомендации. Я обрадовалась и ни о чем больше не спрашивала, просто любила своего математика.

Когда я училась на последнем курсе, тетя Люба тяжело заболела пневмонией. Родственники сразу активизировались, стали чаще навещать больную в сопровождении нотариуса и рассказывать, как они ее любят. Лишь мой отец просто написал ей доброе письмо, но ехать к сестре согласился лишь после долгих уговоров. Перед смертью она долго и много просила прощения и передала моей маме красивое старинное кольцо – подарок Ильи Степановича, на память. Рассказала, как неправильно прожила свою жизнь в погоне за ложными идеями, много и долго учила других как надо жить, но сама так и не научилась любить. Наделав в молодости абортов, прогоняя прочь настоящие чувства, она ждала принца на белой «Волге», который так и не появился. Молодость пронеслась, как скорый поезд, оставив за собой лишь пустые рельсы. Она говорила, что завидовала своему брату: его любили родители, жена, родные дети, коллеги. Он был, словно отмеченный богом, купался в любви, но потеря Даши, как выяснилось, и для тети Любы тоже стала трагедией. Тогда ей нечего было сказать, и она была не готова просить прощения за то, что завидовала нашей семье. Она пыталась сказать что-то еще, но сильно закашлялась. Выпив сладкого теплого чая, тетя Люба еще раз сказала: «Простите меня», и уснула вечным сном…

Вся родня приехала на похороны. Узнав, что при жизни тетя Люба отписала квартиру Марии, ее религиозные друзья на панихиде не появились. Летний дождь завершил тот вечер, смывая с наших глаз слезы.

После сдачи государственных экзаменов, мы отгуляли веселый выпускной. Я простилась с подружками, предложив приехать ко мне домой в гости, а если захотят, устроиться на работу. К тому времени наше село получило статус районного центра, там построили новую школу.

Девчонки лишь посмеялись надо мной и остались работать в городе. Я заехала проститься с Марией, поблагодарила ее за поддержку. Вечером мы должны были поговорить с Никитой. Но разговор получился скомканный и немного нелепый. На прощанье я подарила ему русско-английский словарь и уехала домой навсегда.

В поезде я вспоминала его робкие предложения остаться, еще раз подумать, переехать жить в квартиру тети Любы, попробовать пожить вместе. Но я любила свой дом и людей, которые жили в нем, ясно видела дело, которому хотела посвятить жизнь. Ничего, кроме вялых рассуждений, Никита мне не предложил, расставание было тяжелым, но мне нужно было идти вперед, не оглядываясь, без сожаления расставаясь со своими юношескими иллюзиями.

Первого сентября на торжественной линейке директор представила нового заместителя по учебной части – им оказался Никита. Красивый молодой мужчина в костюме сразу приглянулся учителям женского пола. Когда Никите дали слово, он произнес красивую поздравительную речь, а после сделал мне предложение стать его женой…

Ариша ЗИМА