Однажды при встрече с адвокатом

12 Апреля 2022

«Средь суеты и рутины бумажной в каждой судьбе возникает Однажды…»

Я выросла в семье участкового милиционера и специалиста отдела опеки и попечительства сельской администрации. Мои родители познакомились, когда в очередной неблагополучной семье нашего поселка им пришлось спасать голодных оборванных детей от крепко пьющих родителей. Учитывая род занятий, в поселке их недолюбливали, но открыто высказывать претензии или проявлять недовольство не решались. Подруг у меня почти не было, местные жители неохотно принимали в своем доме отпрыска чересчур правильного семейства, поэтому всё свободное время я проводила за чтением книг. Сказки и детская литература рано перестали меня интересовать, достигнув восьмилетнего возраста, я увлекалась детективными, военными романами и бестселлерами, которыми был заполнен огромный шкаф нашей большой прихожей.

Сначала мне попались произведения Артура Хейли. Так называемые производственные романы восхищали меня, следом за ними увлекли культовые произведения Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Став старше, я влюбилась в творчество братьев Вайнеров. К моменту окончания школы моим кумиром стал Михаил Афанасьевич Булгаков. Учитывая тягу к чтению, уроки русского языка и литературы давались мне без особого труда. За одну ночь я могла «проглотить» любое произведение внеклассного чтения, чтобы с утра на занятиях написать отличное сочинение или подготовить достойный пересказ.

Напряженный график работы родителей очень редко позволял проводить вечера всем вместе, но это были лучшие моменты в моей жизни. Мама старалась удивить кулинарными изысками, папа, снимая форму, облачался в полосатый махровый халат, садился по центру кухонного стола и расспрашивал, что нового произошло в моей жизни за прошедшее время. Потом озвучивал рекомендации для прочтения книг, во время ужина шутил, никогда не говорил о работе и всегда с особой нежностью смотрел на маму. Но перед началом выпускных итоговых экзаменов в нашей семье случилась беда.

Весной того года моя мама участвовала в судебном процессе, связанном с лишением родительских прав одной молодой пьяницы. Горе-мать родила двоих детей от разных мужчин и в пьяном угаре подвешивала их на лямках комбинезона в прихожей своего полуразрушенного пожаром дома, чтобы те своими воплями не мешали наслаждаться продуктами этанола. Обессиленные от крика и голода дети в таком виде могли висеть на своей одежде несколько часов подряд. Когда их обнаружила моя мама, инспектируя неблагополучные семьи, она отвезла ребятишек в больницу и стала инициатором жалобы в органы прокуратуры. После того как суд состоялся, и дети были переданы в детский дом, женщина, лишенная родительских прав, стала досаждать маму своими претензиями. Сначала она умоляла вернуть ей пособие по уходу за детьми, потом просила взаймы, через время стала угрожать расправой. Отец пытался вразумить опустившуюся женщину, грозился привлечь ее к уголовной ответственности за угрозы, но она умоляла простить ее, обещала начать новую жизнь, потом снова впадала в ярость. После очередной похмельной агонии, она набросилась с ножом на отца и вонзила холодный металл ему в шею, повредив аорту. Папа умер до приезда скорой помощи…

На маму было страшно смотреть. Она утверждала, что детей нельзя было оставлять родной матери, этому поистине бездушному чудовищу, но все равно корила себя за то, что подвергла опасности любимого человека, рассказав об угрозах обезумевшей женщины. Я пыталась ее успокоить, говорила, что у папы всегда была опасная профессия, умоляла прекратить мучиться, но понимала, что только время было способно заживить раны в наших сердцах.

Наш дом надолго оделся в траур. Горе оглушило меня на время, лишив способности что-либо заучивать и запоминать. Поэтому выпускные экзамены я сдала на тройки. Учителя имели право вовсе не аттестовать меня за такие ответы, но они пожалели меня. На праздник, посвященный выпускному, я не пошла. Все лето велось следствие по делу, результатом которого стал суд. На заседаниях подсудимая рыдала, говорила, что не хотела никому причинить вреда, к тому же она оказалась снова беременной и умоляла дать ей еще один шанс, чтобы начать жизнь с чистого листа. Подсудимая рассказала о тяжелой юности, проведенной в детском доме, пожаре, разрушившем прекрасный ухоженный дом, боли в сердце из-за расставания с детьми. Судья принял во внимание раскаяние женщины, внимательно выслушал адвокатессу подсудимой, которая каждый довод женщины подтверждала документами, и приговорила эту горькую пьяницу к нескольким годам условно, выпустив убийцу из зала суда. Мы с мамой были потрясены. Прокурор предложил обжаловать это решение, но адвокатесса, не скрывая радости от победы, посоветовала смириться с поражением, поскольку не успела показать суду жалобы односельчан на суровый нрав моего отца и чрезмерное увлечение работой моей мамы по отниманию детей у нерадивых родителей.

Бороться за справедливость мы не стали, продали все книги, мебель и переехали в соседний город. Мама устроилась работать секретарем в местное бюро технической инвентаризации (БТИ), я пошла трудиться в городскую школу техничкой, решила привести мысли в порядок, чтобы на следующий год бесплатно поступить в институт. Вскоре в БТИ маме выделили квартиру, где мы смогли прописаться. Целый год пролетел, словно одно мгновение. От тягостных мыслей и тоски по папе я спасалась все тем же чтением книг, взятых в городской библиотеке, мама на дом брала сверхурочную работу и вечера наполняла ритмичным стуком букв о каретку.

Когда пришло время подавать документы для поступления, я объявила маме, что хочу быть прокурором, чтобы в суде стоять на страже закона. Мама попыталась предложить подумать о приобретении более спокойной профессии. Она утверждала, что БТИ нуждается в инженерах и картографах, обещала помочь в дальнейшем трудоустройстве. Но я, вспоминая выступление того самого прокурора, который мямлил на процессе и не смог защитить нашу семью от уловок хитрой адвокатессы, была непреклонна.

Юридического университета в нашем городе не было, мне пришлось получить среднее образование по направлению «правоведение» в обыкновенном техникуме, который к моменту моего окончания приобрел новомодный статус колледжа. В городской прокуратуре я смогла пройти собеседование, чтобы получить должность сотрудника канцелярии с очень скромной заработной платой. Для карьерного роста мне необходимо было продолжить обучение в высшем учебном заведении. К тому времени колледж получил аккредитацию Финансово-правовой академии, где я смогла получить необходимое высшее образование на условиях заочного обучения.

В период трех лет работы и получения заветного диплома я смогла познакомиться со всеми сотрудниками прокуратуры. Пыталась произвести хорошее впечатление на руководство, но со временем стала замечать, как девушки, пришедшие позже в наш отдел, значительно быстрее получили повышение и почти сразу научились давать поручения мне. Погружаясь в мир переписки простых граждан и представителей правоохранительного органа, я все чаще стала разочаровываться в этой профессии. Кучи материалов и кипы бумаг превращали этих должностных лиц в равнодушных людей, которые вместо сострадания начинали злиться на заявителей. Мое появление в кабинетах с новой корреспонденцией у всех вызывало только раздражение. Порой мои визиты напоминали посещение лечащим врачом больных пациентов: передача новых материалов, отписанных руководством, расценивалась как подтверждение страшных диагнозов – кто-то из специалистов начинал кричать, нецензурно выражаться, проклинать все вокруг. Если документы передавались с отметкой «Для сведения» либо не попадали вовсе, специалисты начинали хвалить высшие силы, широко улыбаться и говорить о всеобщей справедливости, производя впечатление окончательно выздоровевших пациентов. Я давно привыкла в подобной реакции, но уже не хотела занять место кого-нибудь из них. К тому времени у меня появились знакомые в органах милиции, сотрудников которых переименовали в полицейских. Ребята из отдела полиции, часто приносившие материалы проверок в канцелярию прокуратуры, вскоре заметили меня и предложили поступить на службу в инспекцию по делам несовершеннолетних. Я решила посоветоваться с мамой, но примерно представляла ее реакцию.

Интуиция меня не подвела. Услышав о моих планах, мама стала умолять отказаться от нового места работы. Я пыталась объяснить ей бесперспективность моей нынешней службы в связи с отсутствием нужных связей, говорила, что, сидя в канцелярии, я со временем окончательно отупею и никогда не смогу заняться чем-то полезным и важным, а вскоре вообще потеряю квалификацию, приобретенную по диплому. Мама напомнила о своих увещеваниях, уговаривая выбрать более спокойную профессию. Она рассказала про всю гадость, которую встречала, когда работала в органах опеки и попечительства. Утверждала, что даже животные неспособны так ненавидеть свое потомство, как люди, впустившие «зеленого змия» в свой дом. Но самым страшным для нее было осознание того, что такие дети всегда повторяли судьбы своих родителей. Редко кому из них удавалось вырваться из порочного круга, стать достойными людьми и прекрасными родителями. «Неужели ты жалеешь, что определяла несчастных детей в детские дома?» – вдруг спросила я. Мама глубоко вздохнула и ответила, что жалеет только об одном, что не родила еще одного ребенка от мужчины, которого любила всем сердцем. Остальное всегда считала своим долгом, но для меня не хотела участи бороться с тем, что не изменить…

На следующий день я позвонила в отдел полиции, извинилась и отказалась от их предложения.

В период отпуска секретаря прокурора города меня попросили поработать в приемной. Это было хоть какое-то разнообразие. В красивом кабинете без сонма пыли и бумаг, оформленном в деловом стиле, я должна была выглядеть соответственно. Вместо джинсов и растянутого свитера я надела строгий костюм, аккуратно зачесала волосы в офисную прическу, в темнушке нашей с мамой квартиры отыскала единственные туфли на шпильке и отправилась на работу. Охранники на проходной удивились моему образу и все в один голос назвали меня настоящей адвокатессой. Я хотела оскорбиться, но по их восхищенным взглядам я поняла, что это был комплимент. Прокурор города сначала даже не узнал меня, отметил мой прекрасный вид и попросил приготовить кофе. Я ощущала себя Золушкой из сказки, которая после грязного подвала оказалась в замке. Мне нравилось абсолютно всё: раболепное отношение подчиненных, которые входили в приемную на цыпочках, аромат ванилина и корицы, исходящий от кофе-машины, красивый вид из окна и ощущение небольшого, но все-таки привилегированного положения. Но однажды я стала свидетелем необычной картины.

До окончания рабочего дня оставался час, когда разъяренная женщина влетела в нашу приемную. Небрежно бросив плащ на кожаный диван, она подошла ко мне и скомандовала: «Я Маркова, срочно доложите». Я набрала нужную комбинацию цифр на телефоне для связи с шефом и дрожащим голосом сказала: «Петр Иванович, к Вам Маркова!» Не успела я положить трубку, как дверь кабинета прокурора распахнулась, и в ней появился руководитель с широкой наигранной улыбкой: «Любовь Георгиевна, милая, дорогая, Вы ко мне?» «К тебе, к тебе, Петр Иванович, ты меня знаешь, со мной шутки плохи», – ехидно ответила женщина. «Ну зачем так горячиться, проходите», – руководитель пропустил даму вперед, потом наклонился ко мне и шепотом сказал: «Срочно два кофе, Ефимова ко мне, только пока пускай посидит в приемной, ждет моего сигнала, никого больше не впускать». «Хорошо», – ответила я и подскочила исполнять поручения. Занесла кофе в кабинет и услышала несколько резких фраз от посетительницы. Поставив поднос на стол, я постаралась быстро удалиться, чтобы никого не стеснять своим присутствием, но, судя по тому, как собеседники кричали друг на друга, меня никто вовсе не заметил.

Потом я забежала в кабинет к старшему следователю и передала просьбу руководителя. Ефимов мгновенно побледнел, стал лихорадочно искать материалы на столе, уточнил фамилию посетительницы и, чертыхаясь, отправился в приемную. Пока Ефимов ждал своего «приговора», он объяснил, что за дверью сидела адвокатесса Маркова Любовь Георгиевна по прозвищу «Монстр». Ее нрава опасался даже сам прокурор города. За свою работу она брала огромные деньги и почти никогда не проигрывала уголовные дела, после писала вагоны жалоб на бесчинства правоохранительных органов. Ее очередная «телега» послужила основанием для служебной проверки прокурора города, который чуть не лишился своего кресла. Порой она работало бесплатно, но только для защиты интересов малоимущих и действительно несчастных людей. Ефимов попытался объяснить нюансы дела, которым занимался, но не успел, Петр Иванович пригласил его в свой кабинет. Даже закрытые двери не смогли скрыть крик руководителя на подчиненного. Чтобы не привлекать внимания коллег к скандалу мне пришлось закрыть дверь самой приемной. Ефимов выскочил через четверть часа и побежал исполнять какие-то распоряжения. Следом вышла женщина под ручку с руководителем. Она мило улыбалась и нежным голосом сказала: «Как приятно, что мы договорились». Руководитель галантно подал «Монстру» плащ, поцеловал руку и, проводив до двери, пожелай ей всех благ. Как только дверь за адвокатессой захлопнулась, Петр Иванович выдохнул, вытер носовым платком пот со лба, тихонько сказал: «Вот сука», и отправился к себе в кабинет, защелкнув дверь на замок. Убрав документы в стол, я отправилась домой. Перед уходом хотела заглянуть к Ефимову и узнать подробности этой бури, но передумала. Я почему-то была уверена, что госпожа Маркова была права и своей взбучкой смогла достигнуть справедливости хотя бы для одного несчастного человека, попавшего в беду.

На улице было тепло и солнечно. Я поймала себя на мысли, что никогда не возвращалась домой с работы в такое ранее время. Мне захотелось прогуляться и скушать вкусное мороженое. Обнаружив в соседнем сквере киоск, я отправилась туда, чтобы купить любимое лакомство. Заплатив нужную сумму за шоколадный пломбир, решила немного посидеть на лавочке. Повсюду гуляли мамаши и бабули, лишь в глубине сквера я нашла свободное место. Сняв туфли, закрыла глаза и стала наслаждаться нежными лучами солнца в ожидании, пока мороженое немного подтает. Через несколько минут, услышав женский голос: «Можно к Вам присесть – покайфовать?» – я открыла глаза и перед собой увидела ту самую Маркову. «Садитесь, конечно, Любовь Георгиевна», – ответила я и стала натягивать туфли на отекшие ноги. «Да перестаньте, я тоже хочу разуться, чтобы немного передохнуть», – сказала женщина и присела рядом. Она мигом скинула шикарные ультрамариновые туфли на шпильке, и стала есть купленный шоколадный пломбир. Потом она спросила мое имя и отметила, что раньше не видела моего лица в приемной этих бездельников. Я улыбнулась и ответила, что временно заменяю другую девушку, а сама работаю в канцелярии более четырех лет. Потом речь зашла о моем образовании и планах на будущее. Мне почему-то захотелось поделиться своим прошлым, нынешними разочарованиями и отсутствием понимания, что делать дальше. В свою очередь Любовь Георгиевна рассказала о том, как в юности была увлечена романом «Эра милосердия» Аркадия и Георгия Вайнеров, мечтала стать настоящим опером, участвовать в засадах и спецоперациях, ловить воров и бандитов, но по состоянию здоровья не смогла поступить в школу милиции и пошла учиться в Свердловский юридический институт, не оставляя мечту освободить Отчизну от преступности. Но в период ее обучения в нашей стране изменился политический строй. Пришлось менять убеждения на ходу, ведь в одночасье некоторые преступления, за совершение которых полагался реальный срок, вдруг превратились в новые общественные и экономические отношения. В открытом доступе появилась информация о судебных и следственных ошибках, повлекших гибель не одного десятка человек. Впечатлительная Любовь Георгиевна решила стать адвокатом, чтобы защищать всех, кого безвинно пытались привлечь к ответственности или просто оставили в беде. Но и на этом поприще ее снова постигло разочарование. Став помощником в адвокатской палате, она не раз наблюдала картину, когда за свидание с сыном в СИЗО ее коллеги, не стесняясь, брали украшения у разбитых горем матерей или требовали переписать членские книжки на гаражи и дачи у растерянных отцов. В девяностых годах нашу страну вообще сложно было назвать правовым государством, в то время от ответственности уходили даже самые отпетые мошенники и бандиты, но случайно оступившиеся люди получали уголовные сроки «по полной». Однажды Любовь Георгиевна увидела надпись на асфальте возле адвокатской палаты, в которой трудилась. Огромными буквами белой красой было написано: «Человеческие очистки». Она замолчала на секунду, отчего стало понятно, что эта знаменитая фраза Шарикова про дворников из романа Михаила Булгакова «Собачье сердце» до сих пор ей неприятна.

Как только появилась возможность начать собственную практику, она ушла из палаты и поклялась не искать компромиссы со своей совестью и работать так, чтобы не было стыдно. С тех пор прошло много лет, за это время у госпожи Марковой были приобретения и потери, угрозы и подарки, но свою клятву она никогда не нарушала. Потом она посмотрела на меня и предложила работу помощника, которого вот уже несколько лет никак не могла подобрать. «Почему я?» – захотелось узнать мне. «За время работы я научилась замечать необычных людей, – ответила женщина. – В твоих глазах присутствует разум и свет, который со временем может потухнуть, если ты останешься в этом болоте. В сквере я нашла тебя случайно и поняла, что это судьба. Не сомневайся и соглашайся, я смогу многому тебя научить». Женщина вручила мне свою визитную карточку, быстро обулась, попрощалась и ушла.

Про необычный разговор с адвокатессой маме я рассказывать не стала, понимая, что знакомство с этой профессией для нее до сих пор таило грустные и мерзкие воспоминания. Но слова Любовь Георгиевны запали мне в душу. Мне хотелось верить, что добро всегда побеждает зло, преступник должен быть наказан, а униженный восстановлен в правах. Мне хотелось заняться делом, которым буду гордиться. Несколько дней я провела в раздумьях. За это время в канцелярии прокуратуры всё пошло кувырком. В мое отсутствие новые сотрудники канцелярии наворотили такого, что начальники отделов взвыли и побежали жаловаться Петру Ивановичу, чтобы тот вернул меня на прежнюю работу. Но руководителю так понравилась моя исполнительность, что втайне от своих заместителей он уже подписал рапорт о переводе меня в приемную прокуратуры, а прежнего секретаря в канцелярию. Эта перестановка «вылезла» для меня боком. По прокуратуре расползлись грязные слухи о моей интимной связи с руководителем. Я пыталась не обращать на это внимание, но повышенная премия и установка доплаты за ненормированность рабочего времени даже самых порядочных, на мой взгляд, сотрудников заставили от меня отвернуться. Коллеги открыто язвили и с многозначительным видом шушукались. Приструнить свой коллектив Петр Иванович не захотел, он был горд тем, что ему, немолодому, некрасивому, изрядно располневшему мужчине приписывали роман с молоденькой секретаршей. Устав от сплетен и пересудов, я вновь стала искать работу.

Однажды на прием прокурора записалась молодая женщина. Она пришла в назначенное время, была скромно одета, практически не накрашена, в руках держала сумку с потрескавшимися ручками. С упавшими плечами она зашла в кабинет прокурора, пробыла там не более пятнадцати минут и, захлебываясь слезами, оставив на моем столе письменную жалобу, вышла из приемной. Петр Иванович вышел следом и со словами: «Господи, как надоели эти дуры», – отправился на обед. Я решила прочитать текст жалобы несчастной женщины. Та просила помочь ей в получении квартиры. Заявительница была сиротой, но утверждала, что социальная служба отказала ей в предоставлении жилья. Она ждала ребенка от мужчины, который выгнал ее из дома, находилась в отчаянном положении и умоляла протянуть руку помощи.

Я вдруг вспомнила историю гибели папы и слова мамы о повторении судеб детей неблагополучных родителей. В моей душе появилось смятение, а вдруг этот случай был исключением из общего правила и от моего участия будет зависеть жизнь отчаявшейся женщины, ее неродившегося ребенка и того мужчины, который подло выгнал ее на улицу и, возможно, находился под угрозой расправы. Немного покрутив бумагу в руках, я выписала номер телефона заявительницы в свой блокнот и положила жалобу в папку с входящими документами, понимая, что заниматься несчастной в этом заведении никто не будет.

Мысли о несчастной женщине не давали мне покоя. Сидя в канцелярии, я иногда читала жалобы, но, не видя их подписантов, мне трудно было понять всю боль и потери, с которыми они сталкивались. Теперь, когда я заглянула в глаза беспомощной одинокой беременной жалобщицы, меня вдруг охватило сострадание. Ее вид и слезы говорили о том, что она была готова на все, возможно даже к сведению счетов с жизнью. Я долго думала, чем помочь этой несчастной, и утром решила позвонить той самой адвокатессе.

Когда я набрала нужный номер телефона, в трубке раздался приятный женский голос: «Адвокат Маркова слушает». Я немного помялась, поздоровалась и представилась. «О, привет, любитель шоколадного пломбира, ты решилась?» – вдруг спросила женщина. «К сожалению, нет, но я всем сердцем прошу у Вас помощи», - ответила я. Любовь Георгиевна спросила, в чем дело и предложила жалобу направить ей по факсу. Учитывая, что прокурор города со вчерашнего дня так и не притронулся к папке входящих документов, нужное заявление я мигом перенаправила адвокатессе. Она обещала в ближайшее время связаться с несчастной женщиной и сообщить мне о принятом решении.

Целые сутки я была, словно на иголках, и не могла дождаться вердикта служителя закона. Вечером следующего дня Любовь Георгиевна позвонила мне и сообщила, что девушка, которая была сиротой, после смерти родной бабушки получила в наследство от нее квартиру и автоматически потеряла право получить жилье по линии социальной службы. Встретив мужчину, она влюбилась в него, поддалась на его уговоры и добровольно подарила свое жилье проходимцу. Любовник смог убедить женщину, что та получит еще одну квартиру от социальных органов в связи с тем, что воспитывалась в детском доме. В сухом остатке девушка лишила себя крыши над головой сама. Прокуратура в этом случае была бессильна. Но шансы вернуть квартиру женщине безусловно были. Адвокатесса рассказала о возможности обратиться в суд, чтобы признать сделку между несчастной и альфонсом незаконной, совершенной вследствие введения в заблуждение, подлежащей отмене, но для такой работы у Любови Георгиевны совсем не было времени. Она помолчала несколько секунд и продолжила, что если бы у нее был помощник, ну или помощница, то она с удовольствием взялась бы за это перспективное дело. Мне хватило буквально мгновения, чтобы дать согласие стать помощницей этой сильной, иногда суровой, но всегда справедливой женщины и связать свою жизнь с адвокатурой, подарившей мне уверенность в то, что я занимаюсь поистине важным и достойным делом.

Это гражданское дело мы выиграли, не взяв с подзащитной денег за свою работу, но я никогда не старалась узнать, как сложилась судьба у этой женщины после рождения ее ребенка. Свою душу я решила сберечь от возможных разочарований. В моем сердце я оставила уверенность в том, что поступила верно, защитив ее, протянув руку помощи. Мне хочется верить, что эта женщина проживет достойную жизнь, став великолепной матерью и разорвет тот порочный круг, который уготовила ей судьба.

Со временем мама приняла мою новую работу и стала гордиться моими успехами. Через несколько лет нам с Любовью Георгиевной удалось лишить кресла прокурора города, за что многие мои бывшие коллеги стали называть меня предателем. Эта обидное прозвище вовсе не трогало мою душу, ведь на смену этому бездушному ленивому человеку пришел молодой принципиальный прокурор, для которого защита прав и свобод была не пустым звуком. Он был холост, умен, энергичен и хорошо знал свое дело.

Наше знакомство состоялось на судебном заседании. Позже мне приходилось часто общаться с новым прокурором в его кабинете. Я бы сказала, что нас объединяет жажда справедливости. Длинные разговоры о судебной практике и перспективах развития юриспруденции в нашей стране мне не кажутся скучными, напротив, – интересными.

Частые встречи с новым прокурором снова дали почву для слухов о любовной связи. Пока это всего лишь слухи, но впервые в жизни мне хочется, чтобы они воплотились в жизнь…

Ариша ЗИМА